— Не в первый раз такое происходит! А он, случайно, не знает, где живет ее семья?
— Точно не знает, но сказал, что где-то на Китченер-Клоуз. По его словам, бродяг здесь собиралось то много, то поменьше. Он жаловался в полицию и городскую управу, но никто ничего не предпринял. Сами знаете, как трудно выгнать сквоттеров. Я подозреваю, власти просто решили оставить это дело до осени, когда начнется снос зданий.
— Кто-то должен отправиться на Китченер-Клоуз и сообщить ее родителям, — проворчал Маркби. — Я сам этим займусь, раз уж вам пришлось так долго меня дожидаться. Мой черед выполнять грязную работенку. Вы как, нормально?
— Привык, — скривившись, ответил Пирс.
Маркби взглянул на констебля.
— Хотите выйти наружу?
— Да, сэр!
— Тогда идите. Скажите санитарам, чтобы они поднялись и забрали ее.
Констебль ушел, и Маркби еще раз оглядел комнату. Из предметов мебели только кровать была целой, но и она выглядела так, будто ее приволокли со свалки. На полу стояла ржавая переносная плитка. Наверное, сквоттеры забыли ее при поспешном бегстве из дома. В углу высилась куча мусора: бутылки, коробки, бумага, пустые жестянки, еще один шприц… придется ее всю разгрести. Однако сосед не зря боялся пожара.
Маркби вспомнил о том, что Китченер-Клоуз, на которой жили родители мертвой девушки, застроена в основном респектабельными домами на две семьи, и подумал вслух:
— Как она докатилась до такого? Порвала отношения с родителями? Или уже слишком далеко зашла?
— Перед вашим прибытием, сэр, я проверил ее по базе данных. Она была зарегистрированной наркоманкой и принимала вещества-заменители, но, очевидно, где-то доставала и настоящие наркотики. Доктор Фуллер сказал, что, судя по всему, она вколола себе изрядную дозу. Если вон те винные бутылки означают, что они тут пили, то шансов у нее было немного. — Пирс задумчиво потер щеку. — Скажите, сэр, вас не удивляет, что они, будучи наркоманами, задержались в такой тихой дыре, как наш Бамфорд, а не двинулись куда-нибудь в большой город, где наркотики достать гораздо проще?
— У нас тут не дыра. Глушь — может быть. Но не дыра, — поджав губы, произнес Маркби. Он любил Бамфорд. — И это меня не удивляет. В этом городе меня уже ничто не удивляет.
Пирс попытался найти в происходящем положительные стороны:
— Неприятное дело, зато не требует масштабного расследования. Полагаю, коронерское жюри вынесет открытое решение. Когда поступил вызов, я подумал, что, возможно, у нас на руках убийство. — Пирс отмахнулся от пролетающей мухи. Их становилось все больше, воздух наполнялся зловещим жужжанием.
— А разве нет? — холодно спросил Маркби. — Может быть, коронер и решит, что это не убийство, но я считаю, что тот, кто продал ей наркотики, убил ее. И мы должны найти мерзавца, пока не погиб еще кто-нибудь.
— Доедай, Джесс! Тем, что у тебя в тарелке, и воробья не накормишь!
— Я не голодная, мам. Я уже наелась, правда.
— Чепуха! Вот тебе еще картошина. — Миссис Уинтроп решительно взмахнула кухонной лопаткой и положила добавку на тарелку дочери. — От хорошей еды еще никто не умирал!
Джессику Уинтроп передернуло. Она посмотрела на крупную, блестящую, истекающую маслом картофелину и с отвращением сглотнула. Рядом ее брат Алвин деловито расправлялся с порцией раза в четыре больше, чем у нее. Алвин был крупным мужчиной и целый день работал на воздухе. Неудивительно, что он ел как лошадь. Джессика уныло уставилась на ненавистный клубень, как будто под ее взглядом он мог сам собой испариться с тарелки. Алвин вытер хлебом остатки подливы и украдкой подмигнул ей. Он сочувствовал ее страданиям.
— Элси, как думаешь, из этого чайника можно нацедить еще чашку чаю? — поинтересовался Джордж Уинтроп. Он сидел во главе стола в старинном дубовом кресле, но остальным была видна только его лысина и короткие толстые пальцы, вцепившиеся в обложку раскрытого «Фермерского еженедельника».
Джессика подумала, что ее отец, который никогда не брал в руки книг, всегда держал этот журнал «за грудки», будто боялся, что он сейчас от него убежит. Среди Уинтропов Джессика была единственной белой вороной — она любила читать. Раньше ее родители терпимо относились к этой ее странности — до тех пор, пока все у нее не пошло вкривь и вкось.
Миссис Уинтроп приподняла крышку большого керамического чайника и, заглянув в него, застыла в задумчивости, словно гаруспик, гадающий по внутренностям жертвы.
— Пожалуй, добавлю кипятка, — решила она наконец, поднялась с места и направилась к плите.
Как только миссис Уинтроп отвернулась, Алвин подхватил с тарелки сестры картофелину и в мгновение ока проглотил ее. Джессика наградила его благодарной улыбкой.
— Ну вот! — Вернувшись с долитым чайником к столу, миссис Уинтроп одобрительно кивнула на пустую тарелку дочери. — Съела же все-таки! Не так уж это было трудно, да, Джессика?
— Да, мама.
— Девочка моя, если ты не будешь есть как следует, то снова заболеешь.
Джессика ничего не ответила. Она уже отчаялась объяснить им, что у нее был нервный срыв. Они просто не понимали, что это такое. Согласно их нерушимым убеждениям, человек может заболеть только оттого, что плохо ест или не одевается как следует в плохую погоду. Если же недомогание налицо, то нужно напихать в больного побольше еды и вымазать ему грудь «виком» — и все пройдет. Когда Джессика была маленькой, ее повсюду сопровождала едкая вонь этой мази. Только брат мог бы ее понять, но ей не хотелось взваливать на Алвина свои беды. У него и без нее проблем хватает. Он никогда не говорил о них, но она чувствовала.