— Алвин! — позвал Маркби, стараясь перекричать рыночный шум.
Алвин повернулся и махнул рукой, приглашая присоединиться к ним.
— Я так и думал, что мы тебя тут увидим, — дружелюбно сказал он, когда Маркби приблизился. — Мама предупредила, что ты можешь здесь появиться. — Он обратился к отцу: — Папа, Алан пришел поговорить с нами насчет того убийства!
— А, которое на стройке-то! — басом произнес Уинтроп-старший и переступил слоновьими ногами. — Ну, как движется расследование? Все носитесь кругами, так, что ли?
— Да вроде того, — откровенно признался Маркби. Он порылся в карманах, вытащил фотографию, уже довольно потрепанную, и, помня о необходимости проявления уважения к старшим, протянул ее Уинтропу-отцу.
Прежде чем высказаться, тот сдвинул свою какую-то чрезвычайно древнюю шляпу на затылок и зацепился большим пальцем за ворот жилета. Массивная золотая и, возможно, представляющая антикварную ценность цепь пересекала его обширный живот, исчезая в жилетном кармане для часов. В честь ярмарки он надел галстук: мятую тканевую полоску неопределенного возраста, охватывавшую отвислые складки пониже щек, похожие на собачьи брылы, и тем самым отмечавшую место соединения головы с плечами — за неимением лучшего, оно могло сойти за шею. Он отодвинул фотографию на расстояние вытянутой руки и со вниманием вгляделся в нее. В его огромной лапище она визуально уменьшилась до размеров почтовой марки.
— Так, значит, это он! — произнес глубокомысленным и даже несколько загадочным тоном. После минутного молчания он добавил: — Знать не знаю, кто этот бедняга.
Он передал фотографию сыну и засунул за жилет второй большой палец. Алвин был одет гораздо лучше отца — на нем был относительно новый твидовый пиджак, очевидно приберегаемый для особых случаев, вроде ярмарки. Некоторое время он молча глядел на фотографию, затем серьезно сказал:
— Странно, наверное, снимать мертвого человека, да, Алан? Это же фотография мертвеца, верно?
— Верно. Мы все никак не можем установить его личность.
Алвин покачал головой и отдал фотографию Маркби.
— Жаль, что мы ничем не смогли помочь.
— Ну все равно спасибо вам. Отсутствие результата — тоже результат. — Маркби спрятал фотографию в карман. — Как цены на овец?
— Падают! — не задумавшись ни на секунду, хором ответили отец с сыном.
— Печально это слышать. В следующем году попытаетесь заняться чем-нибудь еще?
— Занимались картофелем, — сказал Уинтроп-старший. — Цены упали. Занимались коровами. Цены упали. Думаю, продолжим разводить овец. — Он потянул за цепь и извлек из кармана золотые часы с крышкой, посмотрел на циферблат и убрал их обратно.
Алвин посмотрел на отца, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и промолчал. Он отвернулся и прислонился к металлическим воротам. Овцы с другой стороны тут же задрали кверху морды, будто в ожидании, что он сейчас скажет им речь. Уинтропа-старшего отозвал в сторону знакомый. Маркби подошел к Алвину и тоже прислонился к воротам.
— Нелегко в наши дни заниматься сельским хозяйством, — сказал он, чтобы завязать разговор.
— Это еще слабо сказано! Послать бы всю эту каторгу к чертям собачьим! — Алан снял кепку, пригладил волосы и снова надел ее. — Ты извини, что я ругаюсь. Беда в том, что мир не стоит на месте, а папа и слышать не хочет ни о каких переменах. Его отец пахал землю и пас скот, и дед тоже… Он просто не представляет себе другой жизни, без Серой фермы. Даже если мы начнем работать себе в убыток — а до этого, поверь, совсем недалеко.
Вспомнив о том, что говорил по этому поводу Стив Уэзерол, Маркби осторожно спросил:
— Будь твоя воля, ты бы все бросил?
— Ничего я не брошу, пока старик жив. Его инфаркт хватит, если я вдруг заявлю, что пакую вещички и уезжаю. Он не справится один. Мать тоже потихоньку стареет. Даже если я уеду, они будут продолжать пытаться жить по-старому. Надрываться на ферме. Ничего с этим нельзя поделать. Я не могу их бросить. — В его голосе прозвучала нотка непритворного отчаяния.
Маркби опять стало неловко. Похоже, со всеми Уинтропами так: в конце концов у тебя возникает чувство, что ты нахально лезешь не в свое дело и бередишь открытую, кровоточащую рану.
Но Алвин опять заговорил. Видимо, у него много накопилось на душе, а поговорить совсем не с кем — и поэтому, раз начав, он уже не мог остановиться.
— Я не виню Джейми за то, что он уехал. Он использовал свой шанс. Это хорошо, я желаю ему всяческого счастья и процветания. Но понимаешь, это ведь значит, что я-то обязан был остаться. И ведь есть еще Джесс. Разве это жизнь для такой девушки, как она? Она ездит на ферму Уитчетт и много времени проводит там с Долли Кармоди, но у нее совсем нет друзей ее возраста.
— Алвин, ты никогда не думал о том, что тебе стоит жениться? — спросил Маркби, сам удивившись своему вопросу.
— А мне есть что предложить женщине? Говорю тебе, Алан, если бы это решал я и мне предложили приличную цену за землю… — Он замолчал и яростно пожевал нижнюю губу, затем натянул кепку на глаза и бросил яростный взгляд на ни в чем не повинных овец. — Но это не мне решать. И потом, я еще не встретил ни одной женщины, которая согласилась бы выйти за меня замуж!
— Понятно, — сказал Маркби, потому что в общем-то сказать ему было нечего. — Выпьем как-нибудь вместе, Алвин?
— Почему же нет? Обычно я сижу в «Лисе и гончих». Меня там можно застать почти в любой вечер. Но это не значит, что я алкоголик и напиваюсь каждый день в стельку. Я одну кружку тяну целый час. Даже чертово пиво стоит денег, а их у нас нет.